В выходные отпаивала шампанским подругу (назовём её Катей): вытаскивала из депрессии. Пили по весьма грустному поводу: её бросил возлюбленный. Ну как бросил... на самом деле, она сама от него ушла, но легче от этого не становилось. Катерина моложе меня на восемь лет, а бывший её саму – на десять: в общем-то, в сыновья мне годится. Встречались полгода: любовь была – словами не передать! И всё на моих глазах: мужик во всех отношениях – прям мечта, ну очень подходящий. Как оказалось, скорее преходящий... Перед самым Новым Годом Катя узнала, что он женат, и не просто так, а по самое некуда: старшему сыну четыре года, а ещё есть десятимесячные двойняшки (и это в тридцать с хвостиком: молодец парень!). То есть всё это время он врал, и врал грамотно. Завёл два одинаковых айфона: один для жены, другой – для Катюхи. Та, грешным делом, пару раз «свой» телефон прошерстила... но нет: всё стерильно – только по работе. И вдруг такое... Она, конечно, как с небес на землю – рыдала в голос, а мужичок, слоняясь по Катькиной квартире в поисках своих вещичек, её же пытался обвинить: мол, взрослая женщина, знала, на что шла. А что там знать-то?! Мерзавец да и только. А он ей: ничего, ты сильная – справишься... такие, как ты, всегда справляются. И тут меня аж в жар бросило: всё это уже было. Со мной. Давно.
Вы верите в страсть с первого взгляда? В ту, что сбивает с ног, не даёт дышать, заставляет забыть обо всём. Я не верю – я знаю: так бывает. Когда видишь человека в первый раз, и стрелой пронзает мысль: это за мной!.. Потом, когда у нас всё закрутилось, В. (пусть будет Вадим) уверял, что влюбился первым – ещё по телефону: будучи заочно представлены друг другу, мы договаривались о возможном сотрудничестве. А мне думается, что первой влипла я, в тот же самый разговор: тембр невидимого собеседника, манера его речи творили со мной что-то невероятное. Помню, даже отстранилась от телефона: такой голос не мог принадлежать реальному мужчине... не иначе он исходил прямо с небес, и, минуя уши, сразу попадал в самый низ живота.
Совсем скоро я буквально сгорала от любви: часами ждала звонка, могла развернуть машину через две сплошные и мчаться к нему, плюнув на все дела... была готова пожертвовать, практически, всем – чуть ниже я к этому вернусь. В отличие от Кати, я знала, что он женат: жена с дочкой жили в другой стране, в России бывали редко. Не став на этом циклиться, применила методику Скарлетт из «Унесённых ветром»: мол, подумаю об этом завтра – и так каждый день. И ещё одна литературная аллюзия: у С. Цвейга есть рассказ «Амок», не читали? «Индия, голландская колония. Врач отказывается делать тайный аборт знатной даме. Та обращается к местному лекарю и умирает. Мучимый совестью и страстью, врач кончает с собой, унося в могилу [точнее, в морскую пучину] и тайну своей пациентки» – аннотация к новелле из Интернета. А вот цитата из самого Цвейга:
«– Знаете вы, что такое “амок”?
– Амок? Что-то припоминаю... Это род опьянения у малайцев...
– Это больше чем опьянение!.. Это бешенство, напоминающее собачье, припадок бессмысленной, кровожадной мономании, который нельзя сравнить ни с каким другим... Мне так и не удалось выяснить причины этой ужасной и таинственной болезни... она находится в какой-то связи с этой душной, сгущенной атмосферой, которая, как гроза, давит на нервы, пока, наконец, они больше не выдерживают!.. Вот как это бывает: сидит какой-нибудь[и малаец, человек простой и добродушный, сидит и тянет свою водку... и вдруг вскакивает, хватает кинжал и бросается на улицу… и бежит всё вперед и вперед… сам не зная, куда… Пена выступает у него на губах во время бега, он воет, как дикий зверь, бежит, не смотрит ни направо, ни налево, бежит... по своему ужасному неуклонному пути [убивая всех]. Люди в деревнях знают, что нет силы, которая могла бы остановить гонимого амоком... они кричат, предупреждая других при его приближении: «Амок! Амок!» – и все обращается в бегство... А, гонимый амоком, бежит с незрячими глазами и не видит, куда бежит…».
Так начался и мой амок.
Отношения развивались со скоростью света и длились столько же, как в том самом фильме... ну ладно, чуть меньше: не девять с половиной, а восемь недель. Всё остальное тоже было как в кино. А потом наш киношный роман вдруг стал умирать, и я умирала вместе с ним. Вадим сказал, что дорожит мной – давно искал такую, и что вместе мы способны на гораздо большее, чем поодиночке. Но ему нужен определённый формат отношений – и он озвучил условия: принять это я не могла – стать его как бы второй женой.
Сказать, что я любила его, не сказать ничего: я была одержима... возможно, это меня и спасло – я позволила страсти выжечь саму себя. Ведь что такое страсть? По сути, биохимия чистой воды: резкий всплеск гормонов (эдакий коктейль из дофамина и эндорфина, плюс чуток серотонина и окситоцина для усиления вкуса), и этот всплеск требует немедленной компенсации – физического обладания. Страсть активизирует два участка мозга: гипоталамус, управляющий нашими первобытными инстинктами, и мозжечковую миндалину (она отвечает за возбуждение). А ещё при внезапном наступлении влюблённости гипоталамус синтезирует фенилэтиламин – химическое соединение, производные которого являются психоделиками и стимуляторами: вот почему состояние страсти подобно наркотическому опьянению. Всё это я знала – увлекаюсь нейропсихологией. Что ж, оставалось передать привет Дарвину и... включить рацио: сильная, справлюсь.
Хоть я со всем определилась в тот же день, когда Вадим сделал мне своё, так сказать, предложение, съезжать с наркотиков решила постепенно, дабы избежать душевной самоампутации и, как следствие, фантомных болей. Вадим оказался милосерднее.
...Пригласил в «Кафе Пушкинъ», сказал, что будет ждать на месте – хочет сделать сюрприз. Признаюсь: летела как на крыльях, ещё на что-то надеялась. Метрдотель проводил к столику, за ним сидели двое. Я сразу догадалась, кто она: «О, Анна, наконец-то! Познакомься: моя жена Алёна». Я поспешила сесть – ноги не держали...
Как ни странно, разговор вполне себе клеился – за счёт непринуждённости Вадима: он с лёгкостью жонглировал самыми разными темами, получая явное удовольствие от процесса. Где-то через полчаса, извинившись, вышел покурить. Мы с Алёной в упор смотрели друг на друга: примерно моего возраста, но выше и худее... длинные светлые волосы – скандинавский тип внешности. Красивая... «А я тебя так и представляла! Ты тоже красивая (улыбнулась)... и полный антипод мне: прям его мечта. Ты не первая, с кем он это пробует, но, безусловно, жемчужина в его коллекции. Вряд ли б у вас получилось: уж слишком ты независимая, с такими хлопотно. Вадим просил передать, что на этом всё». Я молча встала и вышла на улицу.
Был тёплый вечер начала лета. На Тверском бульваре кипела жизнь. Вадим стоял чуть в стороне от входа, курил. Мне было так больно, что я даже смотреть на него не могла – а я и не смотрела. Просто спросила: «Зачем ты это сделал – убил меня?». Он усмехнулся, разглядывая дотлевающую сигарету. Сказал: «Не знаю!.. Просто так, наверное. Да нет, не просто: из интереса. Ты слишком заманчивая мишень!.. У тебя большое сердце, в него легко попасть. Я знал, что ты выживешь... Ничего, отрастёт!».
И снова возникло то же чувство дежавю: всё это уже было – чуть больше года назад, в Венеции, и попробуйте меня убедить в том, что эти истории не связаны.
Обожаю этот город! Была много раз, и каждый - как первый. Как и Бродский, люблю приезжать в феврале: зимой в этом городе, особенно по воскресеньям, просыпаешься под звон бесчисленных колоколов, точно за кисеёй позвякивает на серебряном подносе гигантский чайный сервиз в жемчужном небе. Распахиваешь окно, и комнату вмиг затопляет та уличная, наполненная колокольным гулом дымка, которая частью сырой кислород, частью кофе и молитвы (из «Набережной Неисцелимых»). В тот раз конец февраля выдался необычайно промозглым: во влажном воздухе да ещё при ветре нулевая температура ощущалась как минус десять. А в последний день моего пребывания не просто распогодилось, но будто в одночасье грянула весна: с утра вовсю лупило солнце, воздух был тих, и я решила съездить на остров Торчелло – место, откуда есть пошла земля венецианская.
Сойдя на берег с небольшой группой туристов, пропустила всех вперёд и неспешно побрела по каменистой дорожке вглубь острова. По левую руку тянулся забор из рабицы, по правую – узкий, с низкими берегами канал. За забором то и дело мелькали домики для кошек: нарядные, ярко раскрашенные у домашних, и типовые зелёные с надписью «Dingo» – для диких. Между прочим, колония кошек в Венеции и на островах насчитывает более двух тысяч особей: все они – культурное наследие республики и находятся под защитой Dingo, организации по спасению бродячих животных. Повиснув на заборе, какое-то время дразнила кошек, заигрывая с ними шнурком от своего пуховика, но кошки (сытые, разомлевшие на весеннем солнышке) реагировали вяло. Затем пробежалась по выгнувшему спину мосту Дьявола, оказалась на другой стороне канала. Здесь табличка оповещала, что начинается частная территория, и дальше проход воспрещён. Оглянувшись по сторонам, дерзнула сделать туда-сюда с десяток шагов, ежесекундно ожидая сигнального свистка – чувствовала себя школьницей, сбежавшей с уроков.
Наконец, дошла до центральной части острова: посидела на «троне Атиллы» (говорят, это приносит удачу), сделала несколько снимков бронзовой статуи папы Иоанна Павла I. А потом уселась на разогретых каменных ступенях базилики Санта Мария Асунта, достала свой перекус: 0,25 Pinot Grigio, сэндвич с тунцом... и тут меня охватило такое мощное ощущение полноты жизни – сродни всемогуществу! – что вместе с первыми аккордами «Валькирии», зазвучавшими у меня внутри, я испытала небывалый душевный подъём и предвосхищение счастливого будущего... Как же хорошо жить!
...Я не знаю, зачем я сделала то, что сделала. Да нет, вру – знаю: просто так, из интереса. Когда фонтан эмоций улёгся, я увидела, что на камнях не одна: совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, грелась на солнце ящерица. За те тридцать секунд, что я смотрела в её блестящие, как чёрный бисер, немигающие глаза, она не двинулась с места, только пару раз перебрала лапками. И тут в моём мозгу замелькали шальные мысли: никогда не видела! Ужель и вправду они отбрасывают хвостик? А если я... Говорят, им всё равно не больно – отрастёт новый. Не успела я всё это додумать, как моя правая рука сделала резкий выпад, и указательный палец пригвоздил к камню самый кончик упругого, как резина, чешуйчатого хвоста. В следующую секунду ящерицы и след простыл, а под моим пальцем извивалось в предсмертных корчах что-то живое. Я отдёрнула руку, с отвращением уставилась на свой палец, как будто не я сама, а он был повинен в этой вивисекции.
Есть расхотелось, и сэндвич полетел в мусорный контейнер. Вино допила. Такая вот история. Всё остальное – «эффект бабочки». В моём случае хвостика.
P.S. На фото – Набережная Дзаттере в Венеции (Fondamenta delle Zattere), бывшая Fondamenta degli Incurabili – Набережная Неисцелимых (снимок мой).
Свежие комментарии