Голубка моя, или мерзкие тайны Коломбины
Часть 1
РОЖДЁННЫЕ ПОД ЗНАКОМ ОГНЯ
Автомобиль, разукрашенный ленточками, цветами и куклами, выехал из переулка Стопани и остановился возле главного входа во дворец Бракосочетаний, в народе именуемый Грибоедовским ЗАГСОМ. Место это в Москве было столь популярно у молодоженов, что очередь на регистрацию брака занималась за три-четыре месяца до момента торжества.
Но невеста, похожая в своем пышном платье на белую осеннюю хризантему, жила буквально в тридцати шагах от этого заведения и пользовалась льготой – её свадьбу назначили по протоколу – ровно через месяц, который давался слишком горячим головам на раздумье.
Шёл 1980 год, и столица принимала летнюю Олимпиаду.
Жених, с букетом лососево-розовых гладиолусов ростом с пятилетнего ребенка, с невесёлым почему-то лицом, топтался в дверях дворца, выпил уже бутылку шампанского и выкурил полпачки сигарет, по случаю торжества не привычных «Столичных», а бери выше – «Мальборо»!
Увидев поворачивающую в переулок черную лакированную «Чайку», он отбросил недокуренную сигарету и подошел к остановившемуся автомобилю. Весёлая группа свидетелей – разнаряженных пестро, как стайка попугаев и таких же шумных, подумала, что сейчас жених откроет дверь машины и из неё выпорхнет невеста – белая кружевная хризантема. Но жених сам нырнул в недра машины и захлопнул за собой дверь.
Он замер, с восхищением рассматривая девушку – в пене изящных кружев, с атласным лифом, расшитым вручную перламутровым бисером и стеклярусом, с красивым декольте, открывающем загорелую грудь. Струились черным шелком тяжелые, как шлем, монгольские волосы – привет от далёких предков, затерявшихся в прошедших веках кочевников-завоевателей, стильно подстриженные в новомодную стрижку – французское каре.
Слегка раскосые, приподнятые к вискам глаза – удивительные глаза – нечто среднее между цветом медово-желтого янтаря и скорлупы лесного ореха. Всё было чудо, как хорошо!Молча, пристально, словно видел впервые, уже зная о её коварстве, он разглядывал свою возлюбленную в полумраке машины и понял, кого ему напоминала Аня – черную пантеру Багиру – овальное лицо, желтые глаза, лоснящиеся черные волосы.
Это лицо не было красивым. Оно было – незабываемым!
Прекрасное и непредсказуемо-опасное животное.
- Александр Эдвардович, что ты на меня так уставился? – С нежной насмешкой поинтересовалась новобрачная, польщенная, впрочем, его искренним восхищением. Но и какое-то непонятное выражение появилось в его темных древнеармянских глазах.
- Ты прелестно выглядишь, – наконец произнёс жених, – а платье просто – шедевр!
- Мама на работе скоммуниздила итальянский журнал мод и сшила собственноручно, а бисером расшивала сестра. Ларка чуть себе глаза не испортила! – Сообщила Аня в своей неподражаемой манере, словно ребенок рассказывает о своей тайне.
https://avatars.mds.yandex.net/get-pdb/70729/1a4ab21e-8ddd-4...
Он испытующе смотрел на девушку.
- Мы не опоздаем? – Невеста слегка отодвинула рукав темно-синего бархатного пиджака жениха и скосила золотой, отороченный черными мохнатыми ресницами глаз на его часы. – Уже 12…
- Аня, я сейчас покажу тебе одну фотографию, и ты мне ответишь на несколько вопросов. И, пожалуйста, будь честна. От того, какой я получу ответ, зависит наша судьба.
Девушка немного испуганно взглянула на него.
И тут он обнаружил совершенно невероятный предмет на шее своей невесты, не замеченный им прежде, – ожерелье из крупных, размером и цветом со спелую вишню, жемчужин с подвеской – усыпанное мелкими, как морозная россыпь бриллиантами сердечко из светлого металла, платины что ли?, покоящееся в ложбинке её грудей.
- Ничего себе, - присвистнул он. – Это – настоящее?
- Да, - с гордостью отозвалась девушка, - мама сегодня подарила к свадьбе. Я и не подозревала, что у неё есть такие украшения. Правда, обалдеть?
Жених молчал. Мать невесты – простая швея, даже не закройщица, работавшая в рядовом ателье. Она приехала в Москву из какой-то глухой деревни лет тридцать назад, и иметь таких великокняжеских жемчугов просто не могла. И, однако…
Но ломать себе голову над этой загадкой, он не стал. У него в руках была загадка поважнее.
Утром, в их новую квартиру на Астраханском переулке, что расположен возле метро «Проспект Мира» приходил его друг - не друг, так старый приятель, называйте, как хотите, и поведал Саше невероятную историю о пикантных похождениях его невесты. Поверить в которую влюбленный в неё с детства, с того самого момента, как только увидел эту девочку; им, как потом обнаружилось, было по двенадцать лет, и они родились в один год и под одним созвездием, и, кажется даже, в одном роддоме, но это не суть важно; он не мог.
Они росли вместе и Аня, по своей природе живая и немного хулиганистая, с детства из-за бедности своей семьи с повышенным чувством собственного достоинства, даже можно назвать – гордыни, поступить так не могла! И всё же, всё же… материальное доказательство её измены было у жениха в руках.
После законченного им год назад Полиграфического института Сандро забрили в армию. Не помогли ни известность отца – сверх популярного поэта, потерявшего на фронте зрение, ни заступничество приятеля отца – генерала в отставке Славицкого. Конечно, помогли бы деньги, но отец, воспевавший в своих сентиментальных стихах мир идеальных чувств и поступков, был в быту патологически скуп. Вместо финансовой помощи он всегда, с самого детства мальчика, щедро раздавал всем только советы и нравоучения. А, впрочем, у него время от времени нетрудно было похитить из кармана трояк-пятерку. Но это так, для похода сотоварищи в «Сайгон» – пивной зал на Киевской, где к пиву подавали большие теплые креветки. Памятный ещё с подростковых времён, когда они жили рядом с гостиницей Украина и нежные родители постоянно гастролировали по Союзу, скинув сына на руки бабушки, дедушки и бездетной тёти, а эти родичи любили и баловали мальчика до потери всякого здравого смысла.
Но армия отрезвила. Военная судьба занесла его в Ашхабад - жаркий город любви, где он ухитрился в бесснежную среднеазиатскую зиму отморозить пальцы – лечение в госпитале растянулось на месяц. Армия же и дала закалку этому воспитанному тремя любящими женщинами характеру. Там его, естественно, никто не баловал, более того он нёс двойной крест – москвич, а сию категорию граждан нашей страны прочие граждане, не попавшие в список небожителей, ненавидели изо всех сил, и ещё, вдобавок к «москвичу» - сын известного человека. Избалованный маменькин сынок. Нежная тепличная роза-мимоза!
Отбиваться приходилось свирепо.
Прапорщик Пузов гонял просто зверски! Мгновенно вышиб из столичного пижона московский снобизм, сделал, наконец, из мальчика мужчину, за что ему Сашка был сейчас чрезвычайно благодарен. И пребывая в отдаленном закоулке Советского Союза на самой южной его точке, страдая от чудовищной жары, почти без воды, буквально умирая от жажды – фляжка теплого, не утоляющего пойла на день!, тяжко работая по шестнадцать часов в сутки, честно выполняя свой долг перед Родиной, он стал мужчиной на войне.
В то лето началась война в Афгане, и отец, вереща от ужаса, что его единственный отпрыск оказался на Кушке, совсем рядом с театром военных действий, решил, было тряхнуть мошной, но ему ответствовали: – «Поздно пить Боржоми»…
Обслуживая вертолёты, которые каждый день летали бомбить Афганистан, уставая, как раб на каменоломне, он как помешанный от жажды мечтает о глотке чистой родниковой воды в этой раскалённой пустыне, ожидал писем от той, кого любил с детства, и которая, он знал – любит его.
И вот эта фотография.
Он протянул её Ане.
Девушка внимательно, со всё возрастающим недоумением, рассматривала фото. На нём она была снята в каком-то восточном ресторане, в обществе троих мужчин явно кавказской внешности.
- Что это?
- Вот и я хочу понять – что это? Ты писала мне трогательные письма о любви, а сама…
- Что сама, договаривай? – Она надменно и одновременно с ужасом взглянула на него.
- …сама предавала меня. С грузинами какими-то с рынков по ресторанам шлялась? Вот твой портрет в интерьере ресторана «Арагви», будь он проклят! – Он вперил в неё тяжелый взгляд. - И насколько я разобрался в характере джигитов, с ними динамо трудно прокрутить. «Кто дэвушку ужинает, да-ара-гой! – он гортанными звуками передразнил восточный акцент, - тот её и танцует»!
- Это – не я! – Твёрдо заявила Аня. – Посмотри – у этой девушки светлые волосы, а у меня - черные. - Она прикоснулась к своей голове, пальцами проверяя действительно ли её смоляные волосы при ней.
- Парик трудно что ли надеть? - Язвительно сказал он, уже раздражаясь. - Но то, что это – твоё лицо, ты, надеюсь, отрицать не будешь?
- Лицо моё, - согласилась Аня, – но это не я.
- А кто же тогда? – Он нервно затянулся сигаретой и выпалил. - Ань, давай сейчас решим эту проблему, чтобы она не тянулась за нами по жизни.
- Это не я! – Твердо повторила девушка.
- А кто?
- Не знаю, но не я! – В голосе девушки послышались нотки, подозрительные по слезам.
- Аня, к чему эта ложь? – Проговорил он с болью. – Мы выкинем сейчас эту фотографию и забудем её навсегда. – Он знал, что не забудет. Слишком он любил Аню Голубеву, Голубку свою… Она была частью его плоти, его души. И вот он узнал, что эта теплая принадлежащая ему плоть была близка и доступна другим. Это всё равно, как узнать, что у тебя рак – чужие клетки растут в твоем организме и когда нибудь убьют его.
- Вернись, я всё прощу! – Усмехнулась девушка. Её лицо стало далеким и отчуждённым. – Ты мне всё равно не веришь, а начинать свою семейную жизнь с недоверия я не хочу. Счастья не будет. – Горько сказала девушка. По её спине пробежал холодный ручеёк при мысли, ч т о она сейчас сделает.
Она уйдет?
Неужели?
Да! Если нет доверия в семье, то ничего не будет! Муж станет постоянно её подозревать. Искать следы измен. А что потом? Когда страсть утихнет? Пресытится плоть? Наступят будни. Вместо дружбы, единства, душевного тепла, заботы друг о друге, любовной привязанности, что составляет основу любого счастливого брака, она получит недоверчивого, да что там говорить - мнительного до болезненности неврастеника. Если не будет в семье уважения и доверия, то ничего не будет! Вернее, будет индивидуальный ад, где двое мучают друг друга, ищут место, куда бы побольнее ударить. А ведь у них родятся дети. Во всяком случае, Аня хочет иметь двоих – мальчика и девочку. Несчастные дети, живущие в семье раздоров, коли нет доверия и любви между родителями. Они будут всё это видеть и страдать.
Пока не поздно, надо покинуть его! Если он допустил мысль, что она ему неверна, он будет постоянно её подозревать и контролировать. Ему было у кого научиться этой подозрительности. Болезненная ревность его отца отравила жизнь его матери.
===
Сидя в глубине свадебной машины, во время разговора Аня отчетливо поняла, что не хочет входить в семью Эдварда Касадова - человека в черной маске. Что она его боится.
Но всё это – детали! Общение со свёкром можно было свести до вежливого минимума, придерживать свой острый язычок и не смеяться над его сентиментальными и пошлыми до изжоги стихами. И, насколько разобралась Аня в характере пиита, он постарается избавиться от молодожёнов, поселившихся в его квартире, как можно скорее. Неужели разориться, и купит им кооператив? Фантастика! Даст ист фанташен!
- Да никогда в жизни! – Усмехнулась она. Поучительна история его матери. Старуха глубоко под девяносто, больная, передвигающаяся чуть ли не ползком по большущей коммуналке на Остоженке, где она жила в двух комнатах одна и перспектива переселения в собственную, данную государством квартиру, ей не светила ни при каких обстоятельствах, недавно умерла, стоя в очереди в туалет. Помнится, Аня тогда ещё поинтересовалась у Сандро, почему его отец не помог старушке – не дал возможности собственной матери пожить по-человечески в отдельной квартире хоть последние годы её жизни. Купил бы ей кооператив, деньги потом полностью вернулись бы ему, или взрослому сыну подарил бы собственное жильё. И внятного ответа не получила.
А сейчас случилось худшее, что могло случиться. Он, Сандро, всегда такой любящий, такой собственный, давно прирученный, сунул ей эту гадкую фотографию. И как бы она не отрицала свою непричастность к ней, он не поверит. Просто не поверит и всё! На фотографии была она, собственной персоной – её лицо, её глаза – желтые кошачьи глаза, её тело! Немыслимо!!!
И тут Аня решилась – сейчас она уйдёт. Она отыщет эту девушку, так поразительно похожую на неё. Она докажет Сашке свою невиновность! Ни какой лжи между ними она не допустит! И гори огнём «Славянский базар»!
Она открыла дверцу машины и ступила на проезжую часть. Нагнувшись в окошко к парализованному её наглой ложью - ни малейших признаков смущения или смятения, словно права, словно он, всё утро мучавшийся от ревности и злобы на неверную, не решил её великодушно простить, повела себя как оскорбленная королева.
Сказала спокойным голосом: - И лицо моё, и фигура, но я никогда в своей жизни не была в ресторане Арагви!
Взметнув широкими кружевными юбками, с губами, дрожащими от слез обиды, на глазах изумлённых гостей, дожидавшихся их уже с некоторым нетерпением, не понимая, что так долго задерживает в машине жениха и невесту, Аня бросилась через улицу.
Скрипнули тормоза новенькой черной волги, двигавшейся по противоположной стороне узкого переулка, умелый шофер всё же не сумел предотвратить внезапного столкновения. Аня, как пышный цветок, упала на капот машины, юбка накрыла её лицо, и стали видны нежные белые чулочки с кружевными подвязками и лакированные туфельки на высоком каблуке.
Кто-то завизжал, кто-то стоял, парализованный ужасом, кто-то бросился через дорогу. Но из машины с затемнёнными окнами резво выскочили двое одинаковых молодцев и, подхватив девушку, утянули её в машину.
Волга рванула с места на невероятной скорости, и через мгновение уже поворачивала на улицу Кирова.
Автор Яна Асадова
Свежие комментарии