Кущевская атака(рассказ старого казака)
Сразу скажем, сражение, о котором пойдет
речь, не зачислено историками в реестр великих. Но не вспомнить о нем нельзя,
потому как велика была цена победы.
Речь о легендарной «Кущевской атаке», тугой
пружиной разжавшейся, неудержимой казачьей лавой развернувшейся в просторных
степях Кубани. Поведаем о ней устами ветерана Кубанского казачьего кавкорпуса
гвардии казака Ефима Ивановича МОСТОВОГО.
Вот она, эта атака, «изнутри». Послушаем
Ефима Ивановича.
– Век мне этот бой не забыть. Да и как забудешь свое боевое
крещение? 2 августа, 42-й... Погас клинок зари, и сразу навалилась духота.
В
выгоревшем от жары небе начинает нещадно палить солнце. Стоим в конном строю,
лошадь подо мной неспокойна, наверное, мое состояние передается и ей. Перед
строем – наш командир полка майор Поливодов.
– Говорить много не буду,
товарищи казаки, – в седле он как влитый, конь его тоже не дрогнет. – Генерал
нам все сказал.
Николай Яковлевич Кириченко прошлым днем
объехал, обошел весь наш корпус. Он был тоже немногословный с нами, но речь
короткую его я запомнил навсегда.
– Перед нами отборные вояки Гитлера.
Горно-стрелковая дивизия «Эдельвейс» с приданными частями «СС». Остановить их не
могут. От безнаказанности обнаглели, давно своей кровью не умывались. Вот мы их
и умоем.
Конную атаку генерал принял решение провести
у станицы Кущевской.
...Перед строем понесли наше боевое знамя.
Вот оно совсем рядом, внутри как-то защемило.
– ...Покажем этой сволочи, что
наши степи – это им не Елисейские поля... – заканчивал свою речь Поливодов.
Последние слова командира вышли не совсем
традиционными:
– Ну с Богом, казаки. За Родину, за Сталина!
Тут ударила наша артиллерия на подавление.
Развернулись и мы для атаки. Пошли по степи лавой. Пошли по старому казачьему
обычаю молча, только шашки над головой вращали.
Над степью завис зловещий
свистящий шорох. И загудела земля от сотен конских копыт. Вот этот звук,
увиденная картина немцев, по-моему, и парализовали. Мы мчались на них, а в ответ
– ни одного выстрела. Я ничего подобного не чувствовал. Я уже и не слышал
ничего, мир вокруг онемел. А нутро разрывала ненависть. Та самая, которая лютой
зовется. Я ее даже как-то физически ощущал. Только бы дотянуться до врага, а там
уже как придется – клинком его, голыми руками, зубами.
Гитлеровцы пришли в себя с опозданием. Мы уже
почти сошлись. Разрывы снарядов начали вырывать из наших рядов людей и лошадей.
Один снаряд лег почти рядом, горячая волна упруго прошлась по мне, и все. Я
уцелел. А потом я увидел своего фашиста. Они же даже не окапывались, так,
залегли в бурьяне. Мой заслонил для меня все, я отчетливо увидел его каску,
серые глаза, он щурился, наверное, солнце мешало, мы же неслись со стороны
солнца... И без звука забился в его руках, как в падучей, автомат. И он не
попал. И тут я достал его, как раз под каску, как учили, тут главное по каске не
рубануть. Но и каски у них не у всех были. А потом уже работали инстинкты. Мир
то включался, то выключался. Я видел, как винтом вворачивался в гущу гитлеровцев
командир другого полка – Соколов. Лучшего рубаку я вообще не знал. Говорили, что
в том бою он срубил двадцать врагов. Но, на беду, и его пуля нашла. А потом
фашисты авиацию запустили. Да толк-то от нее какой? Мы же такими клубками
крутились, так все смешались, что своего положить – очень даже просто. Самолеты
начали на бреющем ходить, может, на нервы давили? Да только кому? Лошадям нашим?
Лошадей наших этим не проймешь, ну а люди этот рев и не слышали. Тут на земле
такая, как сейчас выражаются, кровавая разборка шла... Вопли, стоны, ругань...
Гитлеровцы на своем лают, ну а мы кроем их своими «этажами». Были паузы в бою.
Мы же врубились в немецкие порядки на несколько километров. На каком-то
колхозном стане, помнится, разметали что-то в виде их штаба. Рядом чадно дымили
два подбитых танка. Возле танка тлели трупы...
В себя начал приходить возле затянутого
зеленой плесенью пруда. Бой закончился, и мы пили застоявшуюся, густую от всякой
расплодившейся в ней заразы воду. И ничего нас не брало. Признаюсь, потом, после
боя, почему-то лились из глаз слезы. И ничего поделать не мог. Старые казаки
успокаивали, мол, после первого раза так бывает. Дотронулся до лица, а оно все в
корке из пыли, пота, крови... Крови на нас было много. И на лошадях наших. Долго
мылись...
После того боя меж собой мы так говорили:
мол, Мамаю давным-давно на Руси Мамаево побоище устроили, а мы Гитлеру теперь –
Кущевское. Кавалерийская рубка, конечно, вещь жестокая, да на то и
война.
Я все это рассказываю, а ведь найдутся же
верещуны, каких только подлых слов для меня и моих боевых побратимов не
пожалеют, в чем только не обвинят! Теперь-то можно. Когда их защитили, когда их
откормили, отпоили. Когда жизнь им устроили. От них теперь в ответ – плевки
ядовитые, от перевертышей этих. По радио верещат, по телевизору. Моя шашка
по-прежнему при мне, и иногда трудно держаться, так хочется достать клинком этих
визгунов прямо через телевизор. Грех на душу, конечно, не взял бы из-за
поганцев, смертоубийство, как говаривал дед Щукарь, не устроил бы, а так,
рукояткой по лбу, для острастки, для вразумления.
А о сражении под Кущевкой молва по всем
фронтам разнеслась. Газеты писали, Левитан в сводках «Совинформбюро»
рассказывал. А Верховный Главнокомандующий самолично директиву составил, которая
обязывала ознакомиться с нашим боевым опытом каждого, кто держит в руках оружие,
учиться побеждать на образце казаков генерала Кириченко.
Ну а войну наш корпус закончил под Прагой. Но
меня к тому времени ранили, так что мне, к сожалению, не пришлось напоить своего
коня из Влтавы. И друзья уже расскажут, что река хорошая, большая, хотя,
конечно, куда ей до нашей красавицы Кубани...
Записал Александр КОВАЛЕВ.
Свежие комментарии