ЧТО Я С ВАМИ ДЕЛАЮ, девки!
Такую диадему оставил молодой,семнадцатилетний тогда старик Шубин кудярвому ангелу. Девушке, которая его спасла.
========
Он погулял по городу, полюбовался военной эскадрой - серой громадой, плывущей в порт. Посидел в уличном кафе, отдыхая от жары, и выпил стакан газированной воды со сладким вишневым сиропом. Потом, бесцельно блуждая по городу, он пошел по набережной, рассматривая дома и любуясь на море. И оказался у дома на углу двух улиц, где стена строения опиралась на огромный, выкрашенный в голубое, каменный земной шар, поддерживаемый атлантами. И что-то, какое-то мимолетное видение и воспоминание шевельнулось в нём. Улица Гоголя? Как же она называлась тогда, во время революции, когда началась вакханалия переименований? Не вспомнить!
Однако, это была та самая улица, где жила девушка - его кудрявый ангел-спаситель. Как же её звали? – Старик замер на месте. - Вот вам и первая бессмертная любовь! Даже имя забыл! И девушку эту почти не вспоминал. Тогда уже решил - если бы любила, то пошла с ним на край света. – Так и подумал высокопарно. – «На край света». Но имя, как тело утопленника из глубины омута, всплыло на поверхность памяти – Марина. Нет, Ирина. Снова – нет. Нина! И, повинуясь внезапному импульсу, он стал искать её дом.
Дом был двухэтажный, каменный, он помнил скрипучие ступеньки и резной буфет, стоящий почему-то на лестнице, а во дворе был круг – то ли клумба, то ли занесенный снегом фонтан. Он прошел вдоль короткой улочки дважды по обе стороны тротуаров и остановился перед аркой. В глубине двора виднелся тот самый дом, память, оказывается, хранила его облик, и балкон с коваными перилами нависал над круглой, засаженной мальвами клумбой. Он подошел к невысокому балкону – кружевные занавески, стул, перила, увитые цветным горошком, который лил свой аромат в комнаты, где давным-давно он был молод, любим, где он оставил мамину диадему!
Столько лет прошло! 69! Может быть зайти?
А зачем? Что ты там хочешь найти? Прошлое?
Над прошлым сомкнулись волны времени, и лежит оно на самом дне воспоминаний.
Он повернулся, чтобы уйти, но краем глаза заметил, как дрогнула на окне занавеска. Ему показалось, что за ней стоит женщина. Он видел её легкий силуэт.
- Нет, это не может быть – Нина. Это было бы слишком чудесно! – Старик задумался. - А, ведь, одно чудо с ним здесь уже произошло и, что самое странное, сразу же по приезде. Словно судьба старалась вознаградить – его - он встретил внучку Сергея. На второе чудо рассчитывать невозможно. Она, если не умерла, то уж точно переехала. То есть, исчезли и затерялись в мире её следы, как исчез тогда, в серое декабрьское утро в промозглом зимнем море, он сам.
Ноги сами повели его в подъезд и он, по той же скрипучей лестнице поднялся на второй этаж. К безмерному удивлению Шубина буфет, с вырезанными на нем гирляндами груш, слив и виноградными листьями, стоял на месте.
Дверь, обитая стареньким дермантином. Он нажал на звонок. И через секунду, словно звонка ждали, она распахнулась. На пороге стояла худенькая стареющая женщина. Она вопросительно взглянула на Шубина. А он, почти не замечая её и не слова ни говоря, ступил в прихожую – дешевенькие обойчики, старая вешалка да калошница с грудой вытоптанной обуви, крашенный масляной краской пол. Не останавливаясь, и словно не замечая онемевшей от такой беспардонности женщины, он прошел в комнату.
Недорогая полированная мебель – шифоньер, горка с посудой, книжный шкаф. На полу старенький ковер – красные цветы вопили о приличной бедности! Накрахмаленные занавески и солнечные блики, преломляясь в резной хрустальной вазе, скользили по потолку.
Всё очень скромно и тихо. И только пианино – он узнал его, вспомнились медные подсвечники, вделанные в полочку инструмента, воск с горящих свечей капал на клавиши, когда они играли в четыре руки Шопена, и Нина не уступала ему в мастерстве. Шубин подошел поближе к стене и стал разглядывать пожелтевшие фотографии в дешевых деревянных рамочках.
- Рейн. - Произнес он вслух, глядя на групповой портрет семейства своей сестры – она, в светлом кружевном платье и с уложенными в высокую, даже вычурную дамскую прическу, волосами, а в её пышных волосах сияла заколка – бриллиантовая бабочка. Малыш одетый, конечно, в популярную тогда детскую одежду – матроску. И её муж – высокий, белобрысый полунемец, вспомнилось - горный инженер и талантливый ученый. – Его фамилия была – Рейн!
- Да, - подтвердила стоящая за спиной Шубина, женщина. – Рейн. Там сзади написано. – И тут она опомнилась. – А вы то кто такой?
Шубин, не отвечая, перевел свой взгляд на другую фотографию. Молоденький офицерик – вон как залихватски подбоченился! Он снимался тогда в Екатеринославе, во вновь открывшемся фотоателье. И в тот солнечный радостный день казалось, что победа и справедливость не покинут их никогда.
- А это – мой отец, - не дожидаясь вопроса, произнесла женщина.
Шубин тяжело, как динозавр, повернулся. Её слова ошеломили Шубина. – «Так не бывает, - хотел сказать он, - так бывает только в мексиканских мелодрамах! А в жизни нет! – Но тут же и подумал, что, - возможно всё! Они были тогда близки с Ниной. И он на своем личном опыте убедился, что от этого занятия бывают дети. А, главное, зачем этой женщине лгать? Какая корысть?»
Он с новым интересом взглянул на женщину – сухонькая, с умными разноцветными глазами. А вон там, на фотографии - девушка в светлом платьице с трогательными перламутровыми пуговичками, с длинной русой косой, перекинутой на грудь. Косу он уже не застал.
- А это, как я понимаю, ваша мать?
- Да! – Женщина очнулась от наваждения. Вошел без спроса. Рассматривает фотографии, выспрашивает… И, о Боже, Господи Боже мой!, смутно похож на фото отца на стене. И голосом строгой учительницы, спросила. – Да кто же вы, наконец?
- Меня зовут Шубин Константин Константинович…
Женщина, уже смутно что-то заподозрившая, резко побледнела, да так, что Шубин испугался, вдруг у неё больное сердце. Он взял её за локоть и заставил опустится на стул.
- Как? Как вы сказали? – Пролепетала она.
- Константин Шубин.
- Этого никак не может быть!
- Почему же?
«А, действительно, почему?» Но она промолчала.
- Как вас зовут?
- Васильева Марина, - она запнулась, – Константиновна.
- Марина, - задумчиво произнес Шубин, - какое красивое имя. Марина – значит морская. И так звали мою мать. – Он говорил, давая женщине время прийти в себя и полностью осознать всю необыкновенность их встречи. – А мою внучку зовут – Нина. Я как-то заглянул в её девичий альбомчик и прочитал, что цвет этого имени – лиловый, растение Нины – фиалка.
Женщина невольно взглянула на окно. На нем в разнокалиберных плошках цвели узамбарские фиалки, преимущественно розовато-лиловой окраски.
- А еще Нина – строптива и своевольна… Так звали вашу мать?
Худенькая женщина сквозь ступор услышала его вопрос. И ответила: - Да. У вас просто феноменальная память.
- Увы. Что-то совсем незначительное легко вспоминается, а серьезные события, важные имена испаряются без остатка. Я, ведь, только сейчас, увидев на стене портрет своей сестры Татьяны, вспомнил её фамилию. А в Москве ломал голову, стоя у киоска Мосгорсправки. Вот какие подлые фокусы устраивает стариковская память.
- Простите, не прилично интересоваться возрастом женщины…
- Мне 64 года, я родилась 15 августа 21 года.
- «Лгать мне – совершенно бессмысленно. Зачем? Я пришел и ушел. А, значит, приходится верить, что она моя дочь. Черт, прочитал бы в романе, не поверил! Ну и виражи делает жизнь!»
- Марина, я вижу, вы уже догадались, кто стоит перед вами?
- Да, - тихо ответила она и, вдруг, сбросив робость, резко сказала, - вы ожидаете, что я брошусь к вам на шею с криком - «Буратино! - Отец!»?
- Я не ожидаю, - тихим, примиряющим голосом сказал Шубин. – Я и сам не брошусь. Но я ни в чем перед вами не виноват! – С нажимом сказал Шубин. - Я не покинул подло вашей матери. Она сама, по собственной воле, осталась в России. Да и о чём сейчас говорить?
- Хотите чаю?
- Хочу.- Он взглянул на часы.
Она заметила этот жест и испугалась. – Вам пора уходить?
- Я уже в таком возрасте, деточка, когда мне никто не смеет приказывать! – Усмехнулся старик. – Я сам распоряжаюсь собой. И пусть КГБ поволнуется. За что им деньги-то платят? Чтобы следили за мной, а они теряют меня уже во второй раз! Как это непрофессионально. Но здесь, в Одессе, правда, приставили ко мне чудесную девушку лет восемнадцати. Интересно, на чем её подловили?
- Портовый город, - отозвалась Марина, - наверное, на фарцовке.
Автор Яна Асадова
Свежие комментарии